Журналист не должен помогать людям

Расскажу несколько историй из своей практики, и вы поймете, что журналист ни в коем случае не должен помогать людям.

Однажды я познакомился с крепким мужиком из деревни Вурумсют в Чувашии. Успешный фермер в 2001 году сам по себе был редким явлением, а тут еще красивая деталь – чувашский мужик строит себе дом в виде подводной лодки «Курск». В память о погибших моряках и на правах человека, который сам когда-то проходил воинскую службу подводником.

Дом отличался от прочих тем, что у него были круглые окна-иллюминаторы, роза ветров на шпиле, вокруг здания был вырыт большой ров, заполненный водой, а вокруг рва – огромное бирюзовое поле капусты. Красиво, правда?

Репортаж получился симпатичный, вышел в «Известиях», произвел фурор, его перепечатали многие чувашские СМИ.

Через пару лет я снова оказался в тех местах – уже по другой теме. Цивильский район знаменит своим кустарным промыслом – изготовлением валенок. Тут полно деревень, где их валяют в каждом третьем дворе. Еще одна треть местных жителей выращивает овец и бьет шерсть, а остальные возят валенки на север и сбывают там нефтяникам.

У героев своего нового репортажа я поинтересовался, как там фермер из Вурумсюта, и услышал печальные известия. Выяснилось, что после моего репортажа крепкого чувашского мужика как подменили. Став местной знаменитостью, он вдруг забросил фермерство и встал на путь тотальной борьбы за справедливость. Сначала просто писал всюду жалобы, потом решил избраться в райсовет, выборы с треском проиграл, окончательно обозлился и превратился в местного дурачка.

Ходит теперь по кабинетам, со всеми ругается, чуть что – обещает натравить на обидчиков журналистов.

Случай второй. Вторая половина нулевых годов, город Курск. Отец-одиночка написал в редакцию душедробительное письмо: жизнь не мила, жена умерла, вот уже десять лет тяну на себе девятерых детей, силы на исходе, чиновники сволочи, государству на все плевать, да еще и дискриминируют нас, отцов-одиночек, по сравнению с одиночками-матерями. Дай, думаю, помогу мужику, заодно выясню, что там за гендерные перекосы на местах.

Мужик оказался действительно человечищем: квартирка малогабаритная, но опрятная, жизнь бедная, но достойная, отец бьется за благополучие своего потомства, как бык против тореро. После смерти супруги он встал перед выбором: продолжать работать и видеть своих детей только по ночам или сесть на скудное пособие, но заниматься их воспитанием.

«Я решил так: пусть я буду нищим отцом, но все-таки отцом, и это будут мои дети, а не «домашние беспризорники», – сказал мне тогда человечище.

Репортаж получился симпатичный, вышел в «Известиях», произвел фурор. Прицепом к нему мы опубликовали банковские реквизиты отца-одиночки, и вскоре на несчастное семейство пролился тропический золотой ливень. Суммы пожертвований варьировались от тысячи до полумиллиона рублей. Одна крупная компания купила для старших дочерей две квартиры в новом доме. Я порадовался и за них, и за их папу, и даже немножко за себя. 

И вдруг через пару месяцев звонок. На том конце провода – женщина, с которой у нашего отца-одиночки еще в моей приезд потихоньку складывались отношения, дело шло ко второму браку. Скромная труженица, работает вагоновожатой, двое почти взрослых дочерей, комната в общежитии. Выяснилось, что после моей публикации ее без двух минут мужа как подменили: он стал злой, жадный, выгнал бедную женщину из дому.

И теперь у журналиста, который все это устроил, по ее мнению, есть единственная возможность загладить свою вину – это написать еще один репортаж, на этот раз не про отца, а про мать-одиночку. И обязательно с реквизитами. Чтобы ей тоже дали денег, а ее дочерям – квартиры. Целый месяц мне пришлось держать по телефону глухую оборону, отбиваясь от обвинений, требований и даже ультиматумов. 

История третья. Тамбовская область, обычная деревенская школа, пейзаж вокруг апокалиптический. В школе работает потрясающая учительница, преподает немецкий язык, держится как леди. Все дети в этой школе делятся на трудных и очень трудных, но педагог бьется до последнего за судьбу каждого ребенка.

Одного из «просто трудных» зовут Сережа: отца нет, мать алкоголичка, бабушка одной ногой в могиле, а у пацана мечта, которую ему успел привить еще дедушка – стать военным. Чтобы он на правах сироты смог подать документы в Суворовское училище, учительница накатала по району три тысячи километров на велосипеде – выправляла документы. Но старания оказались тщетными: абитуриента без связей и блата зарубили под надуманным медицинским предлогом.

В момент отчаяния преподаватель написала письмо в редакцию. Начальство вызвало меня. Я на тот момент уже прочно усвоил, что журналист не должен помогать людям. Ни к чему хорошему не приводит вмешательство лукавого демона удачи в естественный ход вещей.

Все медийные истории об униженных и оскорбленных, которых надо срочно облагодетельствовать, все сюжеты о несовершеннолетних Ромео и Джульеттах, ради которых нужно сей же час сделать исключение из закона, все героические эпосы про вундеркиндов, которых нужно срочно поставить в один ряд с Пушкиным и Моцартом, всегда заканчиваются одинаково печально. Даже зрелая личность бывает не способна справиться с обрушившейся на нее заслуженной славой. Что уж говорить о героях слезоточивых ток-шоу для домохозяек. 

Общественное внимание приходит в их жизнь внезапно, как торнадо, ломает личность, опустошает душу, а через пять минут уходит и не возвращается больше никогда.

В тот раз меня все-таки уговорили поехал в Тамбовскую область. Репортаж получился симпатичный, вышел в «Известиях», произвел фурор. 

Судьбой Сережи заинтересовался сам министр обороны, дал команду провести повторную медицинскую экспертизу, мальчик стал курсантом лучшего из Суворовских училищ – московского. Но что легко достается, то легко теряется. В Суворовском он не доучился, вернулся в Тамбов, не скатился на дно лишь благодаря героической учительнице немецкого. Год назад о нем пришли хорошие известия: работает, завел девушку, дело идет к свадьбе.

На прошлой неделе мне сообщили, что Сергей осужден на 4,5 года по наркотической статье – незаконное хранение и приготовление к сбыту. Скорее всего, вляпался по глупости. Скорее всего, можно было дать парню условное. Учительница немецкого воспринимает случившееся как свою личную педагогическую трагедию. Но мне-то известно, кто на самом деле виноват во всем этом. 

Недавно на одном мастер-классе меня в очередной раз спросили: «За какие темы вы не возьметесь никогда»? Раньше я в таких случаях говорил всякую ерунду. Теперь я точно знаю ответ на этот вопрос.
Источник: [hide]http://publizist.ru/blogs/107563/10204/[/hide]